Главная

Предисловие к первому изданию.

Письмо первое. Гигиену надо блюсти, вот что.

И вот погляди взглядом непредубеждённым на ногти свои - а там сифилис под ними и другая мелкая сошка, тогда что? Или, скажем, поел какую гадость с полу, а через день черти в глазах скачут и вонький дух от тебя исходит - это ли то, о чём помышлял ты во дни непорочной юности своей?

Письмо второе. Ты гимнастикой тело тревожь.

Скажем, война там или танцы - а какой ты военный танцор? Так, смешной клоун и нелепость природы. То и жрешь, что жир да муку, а от этого вся толстота и происходит. Или тебя на Луну зовут, а ты в ракету влезть никак, жопа мешает и другой орган какой.

Письмо третье. Копеечку береги.

Москва она денежки-то с людей тянет ой-ой-ой как, шаг ступил, и уж милицианер прыг - дескать, пожалуйте денежку на восстановление Храма Всех Замученных Милицианеров. Ладно приезжий какой, он даст потому что дурной, ему не жалко, а ты-то понимать должен уже! Нет, и ты туда же, душу спасаешь будто, а на самом деле вредительство.

Письмо четвертое. Здравствуй друг по переписке.

Я вот жениться решил, а ты друг фото или портрет какой не шлешь, у меня сомнения, а вдруг ты там какой ветеран израненный пулею дум-дум или инвалидка соц. труда, на заводе Клейтук потерявшая все, чем раньше была горда и знаменита, причем зрения и разума вкупе.

Письмо пятое. Ты умней по возможности.

Ты ж дурак тогда. Ты ж тогда имбецил и альцгеймер вкупе. Кому это, кроме тебя, надо? Жена - поленом, детки соплями кидаются, сосед жену вдругорядь всяко вертит, теща мед из кладовки тащит и другой полуфабрикат, тебе может нужный, милиция из дому не вылазит, тебя пистолетами и саблей стращает, а ты сидишь, все трын-трава, только пальчиком нос чистишь, потому как мыслей у тебя отсутствие и полный дефект.

Письмо шестое. Злоба людская - она ведь горы двигает, такие чудеса вершит, о!

Идешь ты по улице – увидел собаку какую дрянную, захочешь ее пнуть – ан нет, ты исправь линию, ты лучше дурное слово со стены сотри, или в поганой урне, что на углу, порядок наведи, как надо. Так тебе люди спасибо, а ты им – два.

Письмо седьмое. Инструкция как жить.

Главное чтоб разговор был умный и правильный, чтоб дурных слов всех забыл и крестик поставил, чтоб лексикон содержал и множил. А то и газетку почитай, коли грамоте учен. В газетках там правда все и хорошим слогом все. Ты вот, уж коли сам не в силе, так выучи назубок статейку другую, да и бубни ее вполглотки прилюдно, чтоб умно выглядело.

Письмо восьмое. Езжай к нам сюда.

А тут из тайги выбежит охотник – добытчик с соболем, а наш соболь – что ваш лошадь или слон, то есть большой и не в пример вашим волосатый, но одноглазый, потому что наш охотник бьет соболя в глаз, чтобы ничего не попортить то есть.

Письмо девятое. Марс и Венера - вот куда надо!

Прилетели, скафандеры сняли, в уголку сложили, и сразу уговор: по полу не плевать, окурков не кидать, ходить тихо, как мышь или там крыса. Хорошо! Чтоб весь мусор в кучку, а то вывести такого крокодила, чтобы он только мусор кушал.

Письмо десятое. Хорошо когда тайна какая или секрет какой.

В подвале соберётесь, песни петь, кровью меняться, жертву какую обездвижите и далее. Там тебе и слёзы, и радость, в целом единение и всеобщая любовь. Потом шабаш какой, голые поскачете, волшебные слова пошепчете, некромантия и необычные явления.

Письмо одиннадцатое. Святое письмо.

Одна девочка сломала себе обе руки. Она получила Святое письмо, а писать-то не может, руки-то, так она его выучила и стала в трубу по улице кричать. Сначала не помогло, а потом помогло.

Письмо двенадцатое. Здравствуйте дорогой незнакомый.

Вот я, к примеру. Был ведь злодейский ублюдок, онанизмом занимался по углам, по рощам ежевечерне, в девок спермою брызгал, от чего имел плезир. А как глянул в глаза животинке-то, так и прозрел, так теперь скоро Бог даст уеду в Израиль в кибуц какой, там буду пустыню удобрять, женюсь там, глядишь дети пойдут, замыслы разные, резать буду по кости, авось стану как Бог а то и повыше.

Письмо тринадцатое. Ты водки не пей.

От водки много кошмара, то кулаком драка, то измена жене без всякой мыслимой гигиены, а то и вовсе лежишь как говно и глазом водишь, а это вроде и не глаз, а как пузырь мочевой или какое другое некрасивое. Лежишь, значит, как говно, у тебя газы отовсюду, сивушное масло текет, мерзкий такой, ты, как трупное тело, только глазом и шевелишь, а уж глаз у тебя как смотри выше.

Письмо четырнадцатое. Неправильно говорят которые что гомосексуалисты хорошие.

Ты вот сам подумай тихонько: мущина он должен себе сам соответствие. То есть дамочкам местечко уступить, устало с работы приходить, там жена ему: Щей? А он так устало: Щей. А она ему: Чаю? А он так грустно: Чаю. Тут дети, а он им так внушительно, что, дескать, младших не обижать, и точка!

Письмо пятнадцатое. Здравствуй не буду тебе мешать но всё-таки.

Жизнь - она умнее, чем она сама о себе думает, ежели представить себе, что все кукло обуют и все кордовые модели воспарять зачнут, так ведь вечный праздник, мы все станем моделями менять или одёжу кукол вместе шить, чтоб интереснее, чтоб с усмешками, весёлым до слёзоточения хохотанием и прочими приятностями, о которых мы в нашу тяжкую жизнь подзабыли, а вспоминать накладно, это же нельзя! Кто с ума сойдёт, кто в мистику, кто мастурбация, так человечество всё и сгинет.

Письмо шестнадцатое. Уважаемый дорогой.

А здоровья-то и нет, то-то, а, ежели б дети, они кто подушечку поправят, кто судно вынесет, и им приятно, и ты смеёшься от души, потому как любовь она так сильно здоровье поправляет, что о смерти думаешь с удовольствием, а не как мы, олухи.

Письмо семнадцатое. Краткие поучения.

Вот если когда горло заболеет чем или нога хромая, так шалфеем его или ромашкою. А коли душа? Так попытка - не пытка - ты шалфеем и ромашкою её. Ладно, не получится, зато горло в порядке, и то, что ещё подлечится - в самый раз. Учти, ничто просто так, а всё со смыслом, с живинкою разумения и с надеждою.

Письмо восемнадцатое. Понятий нет потому что, вот и мука.

Скажем, святой какой из пещёры из своей замшелой вышел, повяньгал что про какие-то ихние святые дела, а ты уже весь расквасился, на карачки встал и гимны запеваешь. Или вот фашист тебе какой-то книжкою тычет, где всемирные евреи глумятся потешно над арийским недорослем, а ты снова – в слезы, и «Хорст Вессель» петь! То есть что святой или там фашист, тебе всё едино, лишь бы всплакнуть да песенку спеть. Это ж куда лезет?!

Письмо девятнадцатое. Школу помнь!

Школа тебе сопли утирала и другие места, школа тебе и питание и профориентация, и прочие полезные вещи. Она ж тебе знания и навык. Где ты в первый раз опилки понюхал? Где ты впервые круглоту глобуса ощутил? В каком уголку родной школы ты первую любовь свою мял и лапал нещадно? Это ж память на века.

Письмо двадцатое. Пантеон, помнишь ли ты Жёлтого Дедушку?..

Жёлтый Дедушка степенно исходил на перрон, и, поддерживаемый ошую - одесную мэром города и его двойником, благословлял толпу полой драпового пальто, свёрнутого в свиное ухо. Потом он становился на колени и истово, взасос, целовал землю, попутно истекая жемчужным семенем.

Письмо двадцать первое. Пантеон, зачем нам Умань?

Будучи человеком последовательным, скажу ещё, что если с годами круг наш всё более редеет, а это так, то, запамятовав о смерти, можно достичь вожделенного солипсизма. Иными словами, ежели бы мы все жили лет эдак 500-600, мир был бы разобщён и нелеп, и бродили бы мы с тобою, седобородые, то в окрестностях Умани, то в окрестностях Шепетовки, не помышляя ни об Умани, ни о Шепетовке, ни о тебе, ни обо мне...

Письмо последнее. Дураку учить, что полену говорить.

Я тебе мог бы и старичка, да хлипок он, сидит все, письма какие-то пишет и шлет куда Бог весть, да поплакивает тихо исподтишка, а то и хохотнет так, что стул мокрый станет. То есть дурак он вовсе, да и немочь его грызет, так что, боюсь, не доедет. Да и зачем тебе он? Расход один и печаль...

Приложение. Любезный друг!