Пантеон, помнишь ли ты Жёлтого Дедушку?..

Он жил в Умани, но часто посещал наши края, ибо тут были похоронены все его правнуки, числом до девяноста, если не больше... Совершенно неизвестно почему и зачем, каждый приезд его сопровождался бурной встречей и истеричными песнопениями избранных (кем?..) девственниц, до отказа заполнявших всю привокзальную площадь. Сказать по правде, одному Богу известно, были ли эти девственницы действительно таковыми, но внешний вид их волей-неволей вызывал оторопь и подчас приводил к неожиданным последствиям. К примеру, именно тогда, во время встречи Жёлтого Дедушки, ты впервые сделал то, чего от тебя ждали долгих 17 лет - ты заговорил, причём довольно бегло.

Жёлтый Дедушка степенно исходил на перрон, и, поддерживаемый ошую - одесную мэром города и его двойником, благословлял толпу полой драпового пальто, свёрнутого в свиное ухо. Потом он становился на колени и истово, взасос, целовал землю, попутно истекая жемчужным семенем.

На большее сил у него уже не доставало, и его несли на руках обычно в пристройку часовни Царствия Чудесного, что на Отшибе. Там, в тесной клетушке, Жёлтого Дедушку запирали на неделю, кормя через лоток жареным ячменём, перетёртым в тёмную комковатую муку. Через небольшое отверстие все желающие могли наблюдать, что делается внутри. Сказать по чести, ничего особенного там не делалось: Жёлтый Дедушка сидел на охапке соломы и лениво жевал свой скудный харч, бессмысленно поглядывая бельмоватым глазом в полутьму своего узилища. По прошествии же недели дедушку без всякого шума отправляли домой, в Умань, и на том торжества заканчивались...

О чём я тебе говорю?!. Не ты ли однажды, исполненный чувств более чем пылких, попытался разорвать себе промежность, когда тебе показалось, что Жёлтый Дедушка улыбается именно тебе из окна своего столь мягкого вагона?.. И не больно ли мне теперь осознавать, что ты - там, где-то, вдалеке, и Жёлтый Дедушка суть то единственное, что нас ныне объединяет... Но далее - молчанье.

Вот ты курить бросил. К чему это ?.. Зачем это?.. Ладно. Курить ты бросил, а вместо этого, я просто-таки уверен, ты придумываешь себе всякого рода замещения: то конфету в форме сигаретки пожуёшь, то топором стену крушишь, то, бывало, выйдешь на Тверскую, в женское платье переодетый...

Не лучше ли взять заскорузлой, привычной ко всему рукой старую добрую пачку «Примаверы», и, залезши в потёртый, но милый чреслам шезлонг, втянуть в себя терпкий дух невинной мужской радости. О чём ты думаешь?..

Да, рак лёгких. Ты лежишь в реанимации и уже бестрепетной рукой чертишь - «Отдайте всё...» Да, дурной запах изо рта, и любимая девушка, сдерживая праведную тошноту, бежит опрометь.

Да, расходы, в месяц составляющие 30 - 40 тысяч рублей по нынешнему курсу, и ты не можешь позволить себе даже лёгкий минет у вокзальных куртизанок. Да, налёт на губах, при виде которого у людей чувствительных в голове возникает образ знаменитой римской Клоаки.

Да, да, и ещё раз да!

Пантеон, помнишь ли ты Жёлтого Дедушку?

Он скончался намедни. Он вспоминал тебя. Он говорил, заскорузлыми, привычными ко всему руками сворачивая козью ножку: «Гвардей, передай тому, с перрона, он здорово тогда сделал, я пробовал, ни шиша не вышло...» Это были его последние слова. Это и последние слова моего письма.