Всё-то ты перевратно толкуешь, Пантеон.

Вот ты всё толкуешь, што негры как народ способны только што мячиками швырять да ногами вертеть как бы танцы. Или што только наркотик торговать да вопить по-своёму соулы да фанки вокруг горячих железных бочек. Или только джазы дуть да загибаться под гнётом белого г-на. Или долго бегать по жаркому месту и не потеть вовсе.

Это твои ложь и наклёп на тёмную расу. Вот Тоня Морисон, ей даже нобеля дали потомушто она складно пишет про ихнюю негрскую жизнь, придрассудки и трагедии. Да и Бог с ней, с Тонькою, не об том я тебе изолгаю, а вот об этом:

Наша светочь, потухшее солнцэ русской поэзии, Пушкин Александр Сергеич, а по ихнему Ганнибал, это кто? Как есть негр. А ведь каковой шум устроил и стенание умов! Вот, едешь себе по своей Москве, и там он стоит у вас задумчивый такой, зелёный, плащиком накрытый. Так и кажется порою, што вот щас плащик вон, и начнёт петь свою лебяжью песнь вроде той:

Воздвиг я памятник себе
К нему идёт народ
И та народная тропа
Ни в жизнь не зарастёт, и далее в том же духе ключа.

А к нему всё несут и несут цветочки разные. Кто женится несут, и кто разводится несут. Помер кто или родился, всё одно, цветочки.

Потомушто великая личность вышла в масштабах нашей широты и долготы. Вот вырос бы он там у себя в Эфеопеи, так и бегал бы сердешный голышом по саваннам своим, выкрикивая песенки Боби Макферина, кушал бы сырых козюль и антилоб-зебр.

Нет ему повезло родиться у нас в росийской углубинке, да ещё ведь и в хорошей семье по фамилии Пушкин. И сразу всё в горы пошло, то есть талантище в наших великих грязях и снегах проявился как истинно благовонный цветочик. Родичи его всё диву дивились: чего ни зделает, всё гениально или в лутшем случае талантливо. В пример сказать, он так в детстве на лошадках скакал, што местные джигиты все разобиделися и сказали што нам тут теперь делать нечего, и устремились всем скопом на Кавказ, где и учинили войну, которая до сей поры и идёт неспешно.

Уже в полторы годика сочинил он первый пасквиль на свою кормящую мамку: Ходит криво как утка, истинно проститутка! – чем рассмешил шибко всю дворню, особливо няню свою Арену Радиоловну, которая как известно позже приручила ево пить пунш и гоголь-моголь, курить трубки и ходить в простонародной рубашонке по ярмаркам поедая арбуза.

Это шибко не понравилось ево родне и ево направили в закрытое заведение для умственно усталых дворянских детей, по-ихнему по-тогдашнему лицей. Там он и провёл большую часть своей несознательной жизни. Как любил позже вспоминать какой-то Малиновский, узник той же богадельни, «Пушкин помещался в комнате № 14. Так и вижу №№ над дверьми и на левой стороне воротника шинели на квадратной тряпочке чернилами». Это ж надо, дворяне, а тоже с тряпочками ходили! Вот, 26 апреля 1812 года Пушкину разрешили сочинять стихи. Писал он в основном всякую похабщину и хреновину. Кличка его там была француз, наверное оттого француз, што он первым подцепил невесть где францускую болезнь читай люэс. И вот про него даже песенку сочинили, коротенькую такую, да это ничево:

А наш француз
Свой хвалит вкус
И матерщину порет.

В 1815 годе как бы в филантропических целях, то есть для раздачи цветных карандашей в качестве подарков, заведение посетил Гаврила Романович Державин, известный скажу вам в то время старикашка. Сам Пушкин после вспоминал об этом посещении со слезьми в голосе: «Он меня требовал, хотел меня обнять…Меня искали, но не нашли». Это стало мощным тычком литературного карьера юного Пушкина. А после того, как он начал приставать к жене Карамзина, его и вовсе признали великим русским поэтом.

Потом он долго, но не по своей воле, разъезжал туда-сюда, писал всякие великие произведения, играл в дурачка и верю-не верю, дул шампунь и соблазнял баб. Нам известны многие картинки, на которых то Кипренский, то Тропинин, то какой-то Терещенко, а то и сам поэт, пытались передать облик черт этого великого человечика. Но наиболее правдоподобным мне кажется его словесное описание, данное отцом Анны Павловны Керн: «Он весь сахарный, а зад его яблочный».

Помимо поэтического, Пушкин обладал ещё одним чудесным даром. Впрочем, прочтём воспоминания какого-то В.В. Ленца: «… и Пушкин неожиданно показал мне весь ряд своих прекрасных зубов. Такова была его манера улыбаться». Жаль, что автор не упомянул, который ряд зубов демонстрировал поэт, - верхний или нижний? Но, впрочем, это ли важно?

Развлекался Александр Сергеич откровенно и с размахом, о чём свидетельствуют нижеприведённые цитаты.

«Известный Соболевский возит его по трактирам, поит и кормит за свой счёт».

«Он /Пушкин/ выхватывает из виноградника жердь и начинает колотить цыганку».

«Третьего дня поехал со мною /верхом/ Пушкин и грохнулся оземь».

Сам поэт: «Пишу тебе в гостях с разбитой рукой – упал на льду не с лошади, а с лошадью».

О лошадях Пушкина: «Козьяк совсем дрянной конь был, а только долго жил. А вороной, тот скоро подох».

Великий, я скажу тебе, и наитрепетнейший был лирик! Вот он пишет кому-то письмишку: «У нас очень дождик шумит, ветер шумит, лес шумит, шумно, а скучно». Разве можно штобы кто-то лутше выразился? Никак. Умер он от дырки в низу живота. Владимир Иванович Даль в своих воспоминаниях вспоминает: Пушкину перед смертью, которую он принял как есть в собственном рабочем кабинете, вдруг почудилось, што он и Владимир Иванович вместе лезут вверх по книжкам и книжным полкам. Это ведь у кого такая фантазия бы появилась прямо скажем перед смертной конечностью? Да только што у великого баснопиздца и балагура, которым и являлся наш герой /пузо с дырой, хахаха!/.

Царь-государь Николай-1 по окончанию нашего гениального поэта приказал выплатить все его должки то есть 150000 рублей то есть много. Как истинно русский негр, Пушкин задолжал даже своему камердинеру, а во всяких разных лонбардах лежали цветные с камешком побрекушки ево жены и её сестры а также столовое серебро всё того же Соболевского, што великого поэта по трактирам важивал. Чуть пожже ему стали везде ставить паметники, то есть пришла подсмертная слава.

Тут и у нас в Сибири ему паметник стоит погрудный, около ЗАГСа, и опять же каждый молодожон, пусть даже он и жениться не хочет, а всё одно положит цветочек на плитку перед бюстом нашего закатившегося как солнушко поэта.

Так што Пантеонушко ты зря на негров бочки катаешь. Вот убери Пушкина из нашей великой культуры, и што от ней останется? И штобы ты стал читать на детских утренниках, до которых ты в последние годы столь охоч? Тото, шагомер ты наш турисский.

PS. Многие из приведённых в письме цитат или упоминаний тех или иных событий, - подлинные, в основе своей взяты из знаменитой компиляции Вересаева «Пушкин в жизни». Включая «яблочный зад», кстати.