А вот ежели б ты президент стал бы.

В смысле: а? Прелесть что вышло бы. Это мне куда как далеко, да и денешки жмут. А тебе чего? Сел на электрическую машинку, полчаса как, и ты уже щупаешь руками символ нашего государствия. Я про кремлёвские стенки то есть. А от стенки до палат кремлёвских и вовсе руками подать, там ты жить и станешь пока президент.

И вот включу я однаждовы свой телевизер, а там новость: сидишь ты в пиджаке и на чём свет стоит ругаешь какого-то там министера без портфели: ёшкин дых, ты где это свою портфелю посеял, тля растленная? Министер стоит весь обоссанный и шепчет, как на казни, что, дескать, была вроде портфеля, а как и куда – это неизвестность. А ты кулаками лупишь и воем воешь в телевизер, что ежели в три дни не найдётся, ты его лично секир-башка.

И вот тогда встану я под наш славный флажок-приколор, и скажу словами таково: HABEMUS PAPAM! То есть как бы: Мы имеем папу! В том контексте, што ты шибко хорошо правишь нами, быдлами.

Или вот другой раз щёлкну телевизером, а ты там в катере сидишь, то есть тебя катают по нашему Епонскому морю и показывают местных красоток. И ты так всё ловко делаешь, что все вокруг только диву дают, каковой в твоём лице светильник разума проявился и воссиял. Ты то на пальцы плевать станешь, чтобы понять, куда ветры дуют и сколько. То воды за бортом хлебнёшь, и с ходу определишь промилле, то есть сколько пудов соли намешано в толще вод. Потом снова орать начнёшь, што катер сильно шатает и у тебя зделалось икание и нервный жеребец.

Или вот тебя на улочке какой-то кажут, как ты нас, быдлов, привечаешь. Стоишь такой весь в пиджаке, а вокруг старики, старухи, убогий люд, школьницы, правильные рабочие с позицией, то есть континент. Ты им: «Вода горячая текёт? Струя упругая, сила есть?» - «Текёт, ещё как, а струя прямо с ног бьёт!», - это народ тебе угождает, и даже покажут некоего ошпаренного субъекта. А ты, не глядя на него, уже ухватишь какого-то коропуза, на руку посадишь, и как завопишь: «Это вот наше будущее, понятно вам всем?» Конешно понятно. Мы с тобой куда хочешь за тобой. То есть станешь ты наш рулевод.

Это я тебе всё как бы соблазнение делаю. Тебе же спервоначало надо эмоцию раскачать, а то сидишь пнём, не надо говорит мне славы, а только штобы покой и Рави Шанкар штобы пиликал и в таблу стукал. То есть упадки. И пойми ты, ежели тебя эмоцией не качнуть, так я же всё одно не отступлюсь, а начну ехать с другого бока.

Выгоду пойми и рассуди. То есть коли ты станешь гарант, а жена твоя – гаранткою, сколько сразу с вас забот упадёт! Не надо дома ни мыть, ни подметать: там у вас разные тётки будут прислугой, штобы чисто. Супа вам варить не надо будет, вас теперь в столовку станут водить и ещё перед тем, как вы жрать примеритесь, всё перепробуют, штобы вам поганок не подсунули или уксусную кислоту. Вот только денег давать не будут, да зачем вам? Только свистани, и на этот самый свисток сразу прибегут всевозможные комические вояжёры и начнут вам бесплатно торговать что попросишь, да так потешно, что живот обхохочешь. То есть везде чисто, везде супом пахнет, везде люди стоят и ждут, чего ты им скажешь про желания. А за тобой день и ночь ходят два генерала с усами и с чемоданами, и всё уговаривают нажать какую-то кнопку, штобы тебя все очень боялись.

По заграницам пошляешься, с умными людьми за закрытыми дверями пошушукаешься, будешь с ними вести договоры про мир. Другие президенты они ведь тоже люди, только то чёрные, то жёлтые, но ты всё одно с ними обнимайся и целуйся, только штоб не при жене, а то знаю я тебя. К тому же туризм с охраною и на полную халяву. Вот, скажем, китай, и ты альпенштоком ковыряешь ихнюю китайскую стенку. А вот Лондон, и ты, переодетый принцем, шастаешь по разным тёмным местам. Ну, тебя, конешно, всё одно узнают по твоему гигантскому росту и манере передвигать тело. К тому же, по всему миру станут вешать твои фотокарточки, потомушто слава твоя станет вовсе непомерной. И как же тебя не признать в тёмном месте, скажи на милость, фотогигиеническое личико ты наше?

И вот отгудишь один срок, потом конешно другой, а потом под звонки московских сорока сороков припрётся к тебе делегация из разных тузов, банкиров и деятелей искусства. Это они будут упрашивать ещё маленько в кремле посидеть. И куда ты денешься, конечно посидишь для народа! И так ты ему придёшься по душам, што про тебя песенки задушевные начнут распевать на девичниках и вечёрках, а под Холмогорами найдут древнюю старушку, которая про тебя вспомнит древние сказы и скороговорки.

И уж меня без сомнения припомнят и уважать станут. Вспомнят потихонько, кто таковой светильник разума воспалил и откудово у тебя, то есть у президента, вот такое провидение и нескончаемый оптимизм. Возьмут, да и издадут все мои эпистолки непомерным тиражом, штобы дети их в школе учили и старались походить. Старенький Слава Тихонов будет их по радио помаленьку читать и выделять сугубые места повышением голоса и другими ораторскими приёмчиками. А в оконцовке поставят у нас над речкой памятник монумент, как я тебе письмо пишу, а ты щуришь лоб и читаешь тут же. То есть вроде Герцын с Огарёвым. Или как Гонкур с Гонкуром. Или как Маркс Энгельс Ленин Сталин. Или ещё не знаю кто.

Так что зделайся президент. А то помрём, - кто вспомнит?