Радио, Пантеон, это тебе не почта.

Радио, как бы ты понял, это гораздо живее, научнее, лучше и правильнее. Ты требуешь как бы подтверждения моих рискованных рубаний с плеча? Отнюдь, ладно.

Вот я тебе сейчас писульку строчу, бумажек порчу целый ворох. Это расход? Так точно. Вот покупаю конвертов, или стащу где-нибудь у почтальонок. Вот в конвертов бумажек ложу, марок, это такие маленькие, клею губой, иду бегом на почту и сую в ящик.

Это сколько же уходит времён и сил, а? А денешки, я тебе их что с кармана достаю когда и сколько надо? У меня ведь тоже лимиты водятся, коли ты хочешь про то знать! То есть любое какое вонючее письмишко оно себе дороже, вот ведь.

И к тому же письмо в дороге с ним что только не случится, ты же ведь читал про двух капитанов, как там почтальон утонул совсем, то есть насмерть, а письмишки все взмокли или перепутались. То есть ты вот ждёшь от родного братца письмо про его тяжёлую жизнь, ждёшь себе, ждёшь, - раз, стукоток в дверцу. Открываешь открывашку дверную, - а там стоит мокрый мертвец и тебе даёт мокрое письмо. Ты, конешно, в радость: дескать, буду читать братцовы каракульки, - отворяешь конвертор, оттудова литр не меньше воды с лишними буковками выливаются. Ты, весь расхристанный, лишь в лёгком шлафроке, прямо таки у порога, начинаешь всяко читать: «Здраствуй дорогой отец и папа! У нас тут всё плохо. То есть все умерли, или ещё доболевают, но вскорости тоже туда же. Приежжай пока кое-кто есчо ногами дрыгает. Поплакать над могилками приезжай папа и отец. Твоя любясчая умираюсчая дочь Клушка». Ты не в понятии, – какая такая Клушка, коли брат должен быть? Или он теперь – Клушка? Или почему ты – отец и папа, коли и ты вроде бы брат? И вот ты к мёртвому почталиону и руками, и мольбою во взгляде, - «Как же это?.. Что же это, а?..» А он только хохотает, а у него из ушей мальки прыгают для погибели.

Или вот какой подлец возьмёт, и подменит письмишку братцову. То есть ты опять же открываешь конвертика, а там вот что: «Ты, братец, козёл вонький, у тебя глаза в кучу. Знать тебя не знаю, видеть не желаю. А уж коли пожелаю, то так отделаю, что потом год на таблетку будешь работать и горько плакаться остатками глаз». Ты, конешно, рыдания, ты охаешь, за боки хватаешься, а этот подлец за дверями в сенях стоит и тихо бубнит про себя тайное хохотание от радости подлого поступка. Так что письменность это тебе чревато, это можно жабу сердца схватить и горько потом переживать.

А вот радио, - это, как я уже было выше, радио это тебе не почта, это гораздо привлекательнее.

И вот ты вечером предположим сидишь скучно тебе скучаешь аж до того что слёзка прокатилась по обвисшей щеке. Тогда ты подходишь к тайной дверце, отворяешь её и выкатываешь на колёсиках огромадную радиостанцию «Филипс глуинлампенфабрикен» (Нидерланда). Тык её в розетку, тут же лампа загудит, искра посыплется, антеннки закрутятся, и вот ты в трубку специальную начнёшь задушевно кричать: «Гвардеюшко, где ты?.. Ты где, Гвардей?» А я так тихо тебе: «Спокойно, Пантеон. Я здесь, я рядом. Не волнуй себе нерв». Ты мне: «Скушно мне сильно!» Я тебе: «Отвечаю. Тотчас же займись изучение творческого наследия великого киргизского акына Байрымбета Абдырахманова (1860-1942), более известного под именем «Тоголок Молдо»; прославился исполнением эпоса «Манас». И вот ты мне в безумно радостном падеже как завоешь: «Тоголок Молдо! Тоголок Молдо! Манас! Темир-комуз! Курдючный жир!» То есть сразу тебе оживление, сразу стимулом попёрло, дыхалка ровнее стала, слово сплин и хандра стали противны тебе до тошноты, но тошноты праведной, радостной, уверенной в будующем дне.

И всё это от радио, потому как интерактивное ведь сообщение, то есть как бы ответ за вопросом, вопрос за ответом. Так что ежели не знаешь, кому кланяться, кланяйся и бери примерку с нашего Попова и ихнего Маркони, - вот они, предтечки великанской радиоэпохи. Ты мне скажешь: а телефункен? Ведь тоже чисто интерактив! Нет, я тебе говорю, что радио всё одно лутше. Ты сам поймёшь, что радио намного веселее: эфир трещит, помеха в ухо лезет. Ты себе руку крутишь, меня на волну поймать пытаешься, - это ли не прелесть?

Так что радио.